Вообще-то в технических системах резонанс — это часто нежелательное явление. Представьте себе бокал для коньяка. Если стукнуть по нему карандашом, то бокал начнёт звучать на совершенно определённой ноте. Эта нота — собственная частота колебаний, на которой бокал начинает звучать при любом внешнем воздействии. А теперь представьте себе злоумышленника, который подносит к бокалу динамик, издающий звук именно на этой ноте. Колебания внешние и внутренние накладываются одно на другое и это может повредить бокалу. Он может запросто лопнуть, потрескаться, взорваться.
Для того, чтобы такая беда могла случиться, нужно, чтобы объект был твёрдым и негибким — как бокал. Или как стальной мост. Кстати, именно поэтому детали стальных мостов не сваривают в единый монолитный объект. Части мостов обычно соединяют заклёпками. Чтобы он не мог звучать как звонкая струна или бокал. Клёпаный мост при ударе будет звучать на разноголосице нот лишь некоторыми деталями. Это будет сливаться в безвредное дребезжание, которое не вызовет никаких резонансов. А монолитный мост может быть взорван злоумышленником, который знает его собственную ноту. Включаешь динамик, вводишь систему в резонанс, и она разлетается миллионом осколков как хрустальный бокал.
Некоторые люди подобны монолитному мосту, хрустальному бокалу, натянутой струне. Одно слово на нужной ноте — и человек мигом низвергается в пучину резонанса. Гудит любимой эмоцией на полную громкость, пока не иссякнут силы, или пока не лопнет что-то внутри.
Для кого-то такой любимой нотой является гнев, для кого-то желание-алкание-страсть, для кого-то что-то более сложное. Например, желание ничего не знать, стремление проигнорировать и закрыться. Или ревность. Или гордость.
Чтобы быть человеком, уязвимым к воздействию резонанса, нужно быть твёрдым и цельным. Твёрдые убеждения, однозначные рефлексы, неизменные напряжения превращают человека в струну, готовую в любой миг зазвучать на определённой ноте. И таким человеком легко управлять.
Покуда живы жадины вокруг, удачи мы не выпустим из рук.
Склонность впадать в резонансы — это возможность оказаться героически эффективным в резонансной ситуации. Но и риск перегореть и лопнуть.
С точки зрения долголетия таких состояний лучше избегать. Поэтому практики долголетия направлены на то, чтобы человек становился гибче, мягче, чтобы он становился многосоставным, состоящим из множества отдельных деталей, как клёпаный мост. Все части вместе эффективно справляются с задачей, но связь между ними слабая — они не сварены в единый монолит, но соединены гибкими и слабыми связями.
Стратегия клёпаного моста — это и выбор самой природы. Наши тела состоят из множества взаимозаменяемых, гибких и изменчивых клеток. Нейроны мозга не связаны в единый кабель, а являются отдельными клетками, передающими друг другу импульсы через зазоры.
Общество, перед которым стоят героические задачи, как то постройка великой стены или первенство в космосе — прочные и звенящие единой идеей. Но они так легко могут развалиться при метком воздействии. Поэтому им необходимы особые меры безопасности и изоляции.
Общества, могущие позволить себе роскошь социального здоровья редко строят грандиозные пирамиды. Или, как говорила моя школьная учительница — не страдают гигантоманией.
Человек, натянутый как струна — это расходный материал. Как копьё или пуля. Как однозначно запрограммированный на единственную функцию муравей. Человек мягкий и гибкий, изменчивый и многогранный — имеет значительно больше шансов на выживание. Но он совершенно неудобен в быту. Всё время норовит превратиться во что-то иное.
Даосы говорят:
Самое прямое дерево срубят первым. Самую умелую обезьяну первой посадят на цепь.
Почему-то так вышло, что мужчинам свойственнее стремиться к подвигам. И для этого им нужно быть прочными, но хрупкими монолитами. А с женщинами вышло так, что им обычно интереснее долголетие и выживание. Поэтому они гибкие и изменчивые. Поэтому до изобретения письменности в мире было много матриархальных обществ. Способность жить долго и сохранять культуру была важнее, чем способность догнать антилопу, надорвав сердце.
Изобретение письменности в этом контексте — это первая гендерная революция.
